Социализация ей очень нужна. Потому что если младшая рабыня Аксинья везде шароебится, и уже успела покататься на эскалаторе, посидеть в Печерском РОВД, застрять в лифте на шестом этаже (с попыткой выбить пол в лифте и поджечь потолок), погавкалась со всеми соседями по подъезду, то Прасковья просто перетащила свои мешки с картоплей и морквой в кладовку. Забаррикадировалась там, рычит из темноты, а из рук берет только шоколадные батончики и лак для ногтей.
Аксинья – живая и подвижная девчонка, до**я правда шустрая, шо молодой хорь. А у Прасковьи серьезные проблемы с интеграцией в социум и непонимание обязанностей рабыни.
Вот так и началось все у нас с нелепой истории со стиркой.
Запретил я Прасковье стирать свое рубище в ванной. Не то чтобы я сильно был против, просто Аксинья минимум восемь часов в день в ванне киснет, выдавив туда мою пену для бритья и пачку стирального порошка. А тут Прасковья со своей стиркой лезет. Ну и дерутся шо кошки, конечно, из-за этого.
Я говорю Прасковье: «Прасковьюшка, душенька моя, какого х**? Есть же стиральная машина «Бош», не сильно новая, но работающая. Только гремит на отжиме, а так нормальная. Ты лучше в ней стирай!» Прасковья что-то пробурчала и убралась в свою кладовку, к драгоценной моркве.
И шо? Прихожу я с ежедневного собрания правосеков, открываю дверь – под ногами хлюпает. Эта Прасковья, чучело степное, перевернула стиралку горизонтальной загрузкой вверх, натаскала в барабан ведром воды из под крана, и полощет в нем свое приданое, шо енот.
Не выдержал, дал ей п*здюлей.
Согласен, был не прав. Сорвался. Блять, да! Был неправ! Но и вы меня поймите тоже.
Она свои постиранные пуховики и лосины на балконе развесила, сняв флаг Украины. А внизу уже патруль Нацгвардии протокол составляет «за видсутнисть национального прапора на балкони будивли». А еще один такой протокол (после сгоревшего лифта) – и мне три ротации вне очереди в донецком аэропорту, и рытье траншей под Мариуполем. И из правосеков нах*й выгонят за семь разноцветных трусов на балконе вместо прапора.
Переживал я это дело серьезно. Бабу бить нельзя, конечно. Даже рабыню ее собственными мокрыми носками по татухе над жопой. Виноват. Сам себе врать не буду. Я не кацап, чтобы себе врать.
Аксинья, хоть и простая душой, нелады в хозяйстве почувствовала сразу. Перетащила в свою любимую ванну матрас с подушкой, и там давай ночевать. А Прасковья вообще не вылезала из своего волта. На второй день осторожно протянул ей туда шоколадный батончик – так цапнула, зараза! Прокусила руку до крови, мякоть между большим и указательным пальцем. Батончик к себе уволокла.
Проконсультировался я в Укррабконтроле, и сказали мне там, что луганских рабынь надо социализировать. Как наркоманов в фильме с Сандрой Баллок "28 дней". Сначала купить им фикус, чтобы они за ним ухаживали и научились заботиться о живом, потом ручного тарантула подарить, а потом уже можно целого живого кота им покупать.
Тут-то я и решил срезать угол мимо фикуса и тарантула. Купил Прасковье кролика.
Декоративного, породы карликовый рекс, окрас «шиншилла осветленная». Назвал его Пуф. Потому что если ему на нос нажать, он делает «пуф-ф-ф». Угарный зверь. Грызун путем многолетней селекции выведен для того, чтобы в душе «ути-пути» вызывать. Я пока с ним до дома доехал, его даже нацгвардейцы пытались погладить.
Принес домой, постучался в дверь кладовки. Прасковья приоткрывает ее на ладонь. Я туда кролика запустил, говорю: «Это Пуф, он теперь твой друг!» И стою, тревожно прислушиваясь – шо дали буде?
Сначала они там подозрительно друг друга обнюхали, потоптались в кладовке, а потом слышу – уже вдвоем морквой хрумкают. Тут еще любопытная Аксинья новое почуяла, в ванной завозилась, и тоже – шмыг на четвереньках к ним в кладовку. Захрумкали морквой втроем.
Ну, думаю, все устроилось. Ноука – *бическая сила! Пошла, пошла социализация! Слава Украине!
На другой день прихожу с вечернего заседания правосеков – матка боска ченстоховска! родную хату не узнать!
Все отпидарашено с мылом и шампунем до уровня шайнинг сан. Стиралка стоит как положено, вертикально, застлана сверху свежайшей бесплатной газетой. В банке от йогурта торчит пластмассовая гвоздика. Линолеум на полу натерт салом до блеска, на окна налеплены самодельные снежинки из туалетной бумаги (хоть до Нового Года еще полтора месяца). Аксинья в новом кокошнике, вырезанном из моей любимой моноласты (карбон, "С4", 350 евро), глазками в меня стреляет. Прасковья шумит водой в ванной, тоже явно готовится к встрече.
А пахнет-то как вкусно, как будто к маме на Пасху приехал! Я даже х** его знает - пугаться мне надо или радоваться?
Иду на кухню, на запах. В утятнице рагу. Картопля, морква (естественно), мяско тоже присутствует. Лучок и еще какие-то волокна растительности. Старательницы мои! Хозяюшки! Я чуть не заплакал от умиления.
И тут выходит из ванной Прасковья. Руки по локоть в крови, в одной руке - моя зубная щетка, а в другой – мокрая кроличья шкурка. Это, - говорит, - тебе на варушки будет. Или на одну варушку. Кроляка – она греет... Щас изнутри дочищу...
И смотрит так светло и ясно, что понятно - все мне простила. И мокрыми носками по ж**е, и то, что «онлайн-казино» на планшете ей заблокировал. Рабуська моя.
В общем, кушал я бедного Пуфа, стараясь улыбаться. Потому как кролей в мире еще до**я, а рабынь у меня только две.
